ВОЛКОГОЛОВЫЕ (8)

Продолжение. Предыдущее и ссылки предшествующее здесь.

Подпольный обком действует

Весной 1755 года все было продумано и готово. Ячейки подполья, где мощные, где совсем слабенькие, дремали, ожидая сигнала, на трех дорогах из четырех. Но жизнь, как всегда, внесла поправки...


За полтора месяца до назначенного Батыршей срока, 15 мая 1755 года, группа башкир, - обычных селян, ничего не знающих о заговоре, а просто вконец озверевших от прозы жизни, - истребила экспедицию «рудознатцев» во главе с Брагиным, направленную из столицы в южные волости Ногайской дороги «для отыскания и разработки цветных камней». Затем разорили ямскую станцию и (семь бед, один ответ!) начали шалить на дорогах, грабя проезжающих чиновников и убивая охранявших их драгун, если те оказывали сопротивление. Возмущение было чисто стихийным, без всяких планов на потом, и Брагин, судя по документам, был изрядной скотиной, но расправа с «царским человеком» пройти даром не могла, тем паче, в башкирских краях правительство, многократно обжегшись на молоке, дуло уже и на холодную воду. Уже 22 мая в мятежную волость прибыли первые воинская команды во главе с подполковником Исаковым. Затем подкрепление. Затем мишарские части. «Разбойники» (кроме тех, кто заблаговременно бежал в казахскую степь) были арестованы вместе с семьями, их скот конфискован, а в волости, объявленной «под подозрением», началось строительство Зилаирской крепости.

Некоторое время спустя, - поскольку на стройку, вопреки обычаю, сгоняли тех же башкир, работать под плеткой не любивших, - последовало продолжение. В ночь на 9 августа местные жители, убив местного старшину, пытавшегося их уговаривать, напали на Вознесенский медный завод, отогнали заводских лошадей, кое-где даже запалили леса, а 18 августа крупный отряд «разбойников» (вернее, уже полноценных «воров»), устроив засаду, истребил команду капитана Шкапского (рода драгун и полусотня казаков), шедшую в Зилаирскую крепость. После чего, от греха подальше, опять-таки ушел в казахские степи, - а о бунте на Ногайской дороге, с учетом концентрации войск в волости, пришлось забыть. Правда, на Осинской дороге, где Батырша устроил что-то вроде штаба и контролировал ситуацию, дело шло удачнее, но все равно конспираторы были те еще. Информация просачивалась, как сквозь сито: уже в середине июля волостной старшина Абдул Куджагулов рапортовал властям, что «его волости 20 человек башкирцев, подволошных четырех деревень, готовы учинить бунт». Власти отреагировали, прислав команду для изъятия подозреваемых, однако задержание сорвалось. Представителям власти, двум солдатам во главе с уездным копиистом, они «не дались, и едва от того оные посланные убежали», а сдавать подполье никто из местных не стал.

Райком закрыт, все ушли

После возвращения Батырши из Оренбурга, куда он ездил по каким-то неотложным делам, в деревне Карыш состоялся своеобразный совет, среди участников которого не было ни одного старшины. Решено было собираться, ехать в деревню Гайны, где некий мулла Исхак подготовил отряд из молодежи, и начинать. 25 августа посланцы Батырши прибыли на место, а уже в ночь на 28 августа был захвачен двор того самого Абдула Куджагулова, которого «за великие денежные сборы» забили насмерть. Ногами. По селам поехали агитаторы, собиравшие людей на жыены (народные сборы) и зачитывавшие воззвание Батырши, призывая готовить коней и оружие, а 1 сентября, повязав на белые ленты, символ восстания, босираться в условленных местах. Однако планы вновь не поладили с жизнью. Старшина Туктамыш Ижбулатов, очень распорядительный, волевой и популярный, избранный главой волости после убийства прежнего старшины, отреагировал предельно оперативно, собрав сильный отряд и двинувшись на деревню Кызыл Яр, назначенную руководством подполья местом сбора.

31 августа не ожидавшие нападения сторонники Батырши были разогнаны, не оказав никакого сопротивления, после чего большинство предпочло разойтись по домам, а самые смелые поскакали в Карыш, надеясь, что уж Батырша-то скажет, что делать дальше. Однако наставника уже не застали. Распорядительный и популярный старшина по имени Яныш Абдуллин нашелся и здесь, в связи с чем, единственное, что удалось Батырше, это, заметив приближение незваных гостей, скрыться с небольшой группой учеников в лесу, тем самым избежав захвата. Разочарованным гайнинцам пришлось, рассеявшись, пробираться в родные места и там прятаться, что удалось далеко не всем: последователи «смельчака-царя», благодаря своей активности, были неплохо известны, и по «заподозренным» волостям вовсю шли аресты. Так что, правительственным войскам, в немалом числе явившимся на Осинскую дорогу 21-22 сентября, делать было уже фактически нечего.

Неназначенные встречи

И тем не менее, правительство продолжало дуть уже на лед. Фактически так и не восставшие волости и граничащие с ними регионы продолжали накачивать войсками. «Некоторые воры башкирцы, - указано в Кунгурской летописи Шишкиных, - в Уральских горах и около Казанской крепости чинили на российских людей нападения и смертельные убийства, а также смежно живущие в Кунгурской и Уфимской уездах Гайнинской волости башкирцы тогда же имели возмущение – почему и принята была в Кунгуре и по уезду в острожках от тех воров башкирцев крепкая предосторожность: тогда же были употреблены от бывшего в Оренбурге господина действительного тайного советника и кавалера И.И. Неплюева к усмерению бунтовщиков башкирцев два регулярных конных полка, чрез которых посредство город Кунгур и уезд от воров башкирцев и охранен». Примеру Неплюева следовали все. Однако, по опыту зная, что такие дела лучше гасить в зародыше, без крови, Петербург, - у страха глаза велики, - принимал и другие меры. Уже 3 и 4 сентября были объявлены два Указа, отменяющих выселение мусульман из «новокрещеных» деревень и упорядочивающие судопроизводство. Через три недели, 27 и 28 сентября, - еще два Указа, куда более серьезных, гарантирующие «верным» татарам и башкирам налоговые льготы и повышающие жалованье за «милицейскую службу», а затем появилось и письмо Сената о готовности пересмотреть запрет на строительство мечетей.

В сочетании с отсутствием массовых репрессий, это произвело должное впечатление. Единственной головной болью для властей теперь оставались только «воры» и просто «разбойники», ушедшие в казахские степи и делавшие оттуда мелкие, но болезненные вылазки. Выцарапать их оттуда силой было крайне сложно, но оренбургский губернатор Неплюев нашел изящный выход из непростого положения. Учитывая, что платой за гостеприимство для башкирских беженцев стало участие в междоусобицах казахских султанов, как раз в это время деливших вакантное место наследника (хан Нурали был очень болен), он отправил в Великую Степь посольство, разрешив казахам забирать скот, скарб, жен и детей «воров» в собственность. Естественное, при условии, что мужчины будут выданы «белой царице». К разрешению прилагались «пенсии», а лично Нурали даже постоянное жалованье (50 рублей в месяц).

Туда-сюда-обратно

В итоге, Степь, и так немирная, раскололась еще и по «башкирскому» вопросу. Султаны, желавшие отказаться от подданства России (к тому времени китайцы уже обнулили джунгар, так что это было безопасно), вступились за беженцев, сторонники ориентации на Россию, в том числе и хан, напротив, ополчились против них. Началась несусветная резня всех со всеми, в ходе которой «воры», спасая семьи и остаток скота, рванули через Яик обратно в родные места, где их уже поджидали гостеприимные солдаты «белой государыни» и ополчения «верных» старшин, выбившие «возвращенцев» обратно под казахские дубинки. Тем временем, однако, слухи о творящемся прокатились по Ногайской дороге, и на помощь «ворам» двинулись отряды башкир, ни о каких бунтах не помышлявших, но своих в обиду давать не собиравшихся. Резня, и так не хилая, раскрутилась еще больше, превратившись из султанской драчки в побоище под лозунгом «Наших бьют!», где уже не играло роли, кто султан, кто моджахед, а кто вовсе никто, - и в конечном итоге беглецы все-таки вынуждены были вернуться на правый берег Яика, где их уже не убивали, но требовали присягнуть на верность России. Что они, скрепя сердце и делали, оставаясь при этом в пожизненном статусе «подозрительных». В целом, по итогам полуторалетней «замятни», жертвы исчислялись тысячами, султаны очень неплохо поднаварились, Нурали подтвердил статус «верного человека», а между башкирами и казахами на много лет вперед воцарилась взаимная вражда.

Попытка к бегству

Что касается Батырши, то он, целый год скрывавшийся в лесах, к тому времени (6 августа 1756 года) уже был выдан властям старшиной Сулейманом Деваевым и после долгих допросов был, - почему-то как турецкий шпион, - осужден на пожизненное заключение в Шлиссельбурге. Согласно легенде, там он затеял спор с тюремным священником, согласившись креститься, если они докажут ему, что христианство лучше ислама и выиграл диспут, после чего мудрецу вырвали язык. Однако, учитывая, что за пару дней до смерти, 21 июля 1762 года, узника в очередной раз допрашивали, в это не особо верится. 24 же июля, найдя где-то топор, храбрый мулла бросился на караульных и кого-то даже зарубил. Скольких - одного, двух или четверых?.. и бежать ли пытался или просто решил умереть в бою?.. и правда ли, что умер стоя, от разрыва сердца, или был заколот штыками? - не знаю. Такие детали, думается, ведомы только уфимским историкам. Зато точно известно, что дело его не пропало даром. Ровно месяц спустя, 23 августа 1756 года, Елисавета Петровна подписала Указ о разрешении строительства мечетей во всех губерниях, где проживают мусульмане. А излишне ретивые христианизаторы, Лука Конашевич и Сильвестр Гловацкий, еще раньше, осенью 1755 года (Батырша вполне мог об этом узнать, будучи тогда на свободе) были перемещены для служения в другие епархии, где не было мусульманского населения.

Подбивая баланс описанным событиям, отметим: при всей обеспокоенности, правительство все же реализовало, - пусть и «по нынешним известным обстоятельствам», - старую, привычную схему. То есть, курс на признание перегибов, исправление ошибок и достижение взаимоприемлемых компромиссов. Не сочтя возможным применить для усмирения края «практику Тевкелева», хотя все средства для этого в его распоряжении были. Иными словами, террор 1736-1737 годов следует оценивать не как естественный метод действий России при разрешении конфликтов с «инородцами», но, напротив, как выбивающийся из общего ряда, единичный и во многом обусловленный субьективно-личностным фактором сбой. Вероятно, именно поэтому из искры не разгорелось пламя. По крайне мере, в тот момент…

Продолжение следует.